-Гость?
Я посмотрел на парнишку, который по пустынному переходу поднимался впереди меня.
-Что-то вроде того, – ответил, улыбнувшись, я.
-О, ты по-русски говоришь. Я сначала подумал, что ты совсем-совсем иностранец.
-А так я не совсем иностранец?
-Нет, ну иностранец… Из России…
Иностранец. Вот как.
Обычное дело, кстати. В упор за русского не принимают.
Мы разговорились, и как-то само собой вышло так, что просто пошли гулять.
Это было первое моё утро в Ташкенте, и мне было позарез нужно сделать регистрацию. Ибо без неё не могу в Бухару и Самарканд.
Да и Иван очень захотел общаться. Видимо, отвечая на мой молчаливый вопрос относительно такого желания, он пояснил:
-Мне тридцать один год. Я русский. И я никогда не был в России… Я очень хочу пообщаться с русским, который живёт там. А тем более…
Он замолчал.
-А тем более – что?
-Ну… какая у тебя речь… о чём и как ты говоришь…
Это уже второе подобное признание, которое я слышу. Валентина Михайловна, подруга моих родителей и моего дяди, у которой я остановился, начала рассказывать подробно и о своей жизни.
Она родилась в Оренбурге, и так получилось, что 1991 застал её в Ташкенте. Друзья, подруги, “множество дорогих могил”. Она осталась тут. Ей всучили узбекский паспорт.
-“Отрежем подбрюшье от России” – вот та фраза, за которую я не прощу Солженицына, – распалилась она. – Подбрюшье! Казахстан! Узбекистан! Киргизия! Подбрюшье. Отрезали и бросили. Бросили вместе с миллионами русских, которые тут родились и живут.
И тогда я решил распроститься с Москвой,
и вдвоём со своею ещё не вдовой…
Я сижу, слушаю её; я брожу с Ваней по городу; я понимаю всю эту адскую обиду. И в который раз, будучи тем самым “мальчиком-космополитом”, который, в отличие от псевдоучёных-говнополитологов, ездит по миру, краснею за всю мерзость, которую творят с нами. Просто с теми людьми, которых бросили и не подумали. Зато у нас будет окуенная Пятьдесят-Олимпиарда. Снова чувствую себя виноватым за то, за что оправдываться должен не я.
Регистрацию сделать при гостинице не получилось. “У нас новое постановление, у нас новое постановление”,- очевидно, что услугу они перестали предоставлять совсем недавно.
Пришлось Валентину Михайловну тащить в РОВД.
Девочка, заполнявшая документы, задаёт вопрос:
-Вы до какого числа здесь?
-12 января 2014 самолёт обратно.
-Ну я вам регистрацию на месяц сделаю.
-Это на что-то влияет? – спрашиваю я.
-Нет.
И дальше эпические “восточные штучки”.
Сдирают с меня денежку за заполнение документов, сдирают с меня госпошлину.
(Госпошлина – отдельная вещь. Нужно в кассу дать денежку в долларах (пять), мне выдадут сертификат и разменяют эти пять долларов на сумы, которые я отношу в соседнее окно. Дать девочке в первом окне сумы я не могу, только доллары, купить у неё пять долларов тоже не могу, потому что могу дать только долларами; дать сразу во второе окошечко сумы тоже не могу, потому что мне должны разменять пять долларов, которые я дам, чтобы мне выписали сертификат на размен пяти долларов и выдали сумы. Вот-вот. Я ржал так же.)
И мы идём подавать паспорт и заявление в кабинет.
-7 января 2014 после 17,- служащий в милицейской форме захлопывает папку.
-Как? – мы охаем оба.
-Ну три рабочих дня. Суббота-воскресенье выходной.
-Но мне нужно в Самарканд выезжать.
-Вы не можете без паспорта выехать с территории Ташкента.
То есть девочка никак не могла включить мозги и поинтересоваться, знаю ли я дату готовности регистрации. Тогда бы я тупо умотал в Бухару и получил там просто регистрацию при гостинице.
Моя судьба была предрешена: прогулки по Ташкенту, подтверждение тем моим замыслам, которые я теоретически вынашивал в голове, когда начинал работу над анонсированной 2 января 2014 книгой.
Плюс вычёркивается Бухара. Значит, второй раз полечу туда уже не один.
Вечером мне перезванивает Ваня. Видимо, по определителю номера.
-Странно, – подумал сначала я.
У нас так не совсем принято.
А потом махнул рукой. Ну раз оно само стучится. Значит, открой.
-Ты что делаешь завтра?
После короткого обсуждения назначились на три у метро Космонавтов.
Я несколько нехотя принимал это приглашение. Но мозгами знал: то, что начинается нехотя, обычно приносит большие приятные неожиданности.
И главной неожиданностью стало внезапное для меня открытие “второй волны модернизма” в архитектуре. Ведь Ташкент после землетрясения 1966 создал все предпосылки к тому, чтобы таким заповедником стать.
Я никогда особо не обращал внимания на монструозные выверты шестидесятых-семидесятых в советских городах. Серые, страшные, неуклюжие, но в Ташкенте их коснулся солнечный луч лёгкости, и вот уже обычные жилые девятиэтажки оказываются оформленными каждая уникально, а совокупно – вписанными в неповторимый ансамбль, не диссонирующий с редкой сохранившейся доземлетрясеннической застройкой. Я понял, что нашёл для себя то, что искал. То, что искал для книги.
Под конец мы нашли для меня кафе с вайфаем. И разумеется, это кафе в трёх шагах от моего дома. Coffee Club на Рашидова, 40.
Я рассказывал и показывал Ване разные фотографии, что-то зачерчивал на листках бумаги. Ваня слушал и вдруг выпалил:
-Как это всё здорово… А ты Россию любишь?
Я оторвал голову от чашки кофе и записной книжки и впервые за все часы общения посмотрел ему в глаза…
4 January 2014. – Tashkent (Uzbekistan)