Теперь зато я уже совсем хорошо понимаю, с каким шоком и ужасом приезжают к нам иностранцы.
Какими глазами они смотрят на нас, дикарей.
Чувствуют, поди, то же самое, что сейчас я, пока тут, в Узбекистане, на “реабилитации девяностыми”.
1
Я всегда думал, что пожилой профессор, падающий в обморок при виде какого-то, казалось бы, пустышечного дела, – это художественная гипербола.
Сегодня стоял и не мог двинуться с места, глядя, как три узбека, размахивая шпаклёвочными мастерками, замазывают кусок стены в одной из медресе Регистана.
Смотрю и понимаю, что у меня сейчас без всяких шуток и преувеличений подкосятся ноги.
Уже и без того изуродованный и крошащийся Регистан (который никто, видимо, и не думает реставрировать по всем мировым законам и канонам) вальяжно замазывают белой извёсткой.
-Боги… – вырывается сдавленно у меня.
-Здорово, да? – спрашивает узбекская дамочка с тремя детьми и мужем, оказавшаяся рядом.
-Но… это же преступление…
-Почему? Они же новую мозаику класть будут.
Думал, осяду на пол ровно в этот миг.
Нет, далеко не гипербола, сверкнуло у меня в голове.
-Здесь же только специалисты что-то делать имеют право, а не рабочие с мастерками… вы неужели не видите, как проведена “реставрация”?
-А что-то не так?
Я ткнул пальцем в стену.
Сковырнул кусок кирпича и лепесток панно.
Мне на руки высыпалась труха вперемешку с песком.
Семья пожала плечами и ушла.
В мавзолее Амира Темура мне сказали, что реставрация интерьеров всех имеющихся в Самарканде памятников проводится из папье-маше.
9 January 2014. – Tashkent (Uzbekistan)