Когда за твоими плечами уже без малого половина России, когда в послужном списке Северная Америка, Африка, Европа и Азия, когда ты проехал на главном поезде страны из Москвы во Владивосток и представляешь себе гигантские ее размеры, когда ты чуть не пешком облазил Францию – наверное, все-таки есть моральное право сказать, что твой культурный шок чего-нибудь да стоит.
В 2003 я оказался у друга во Владивостоке и влюбился в город, до сих пор считая его самым космополитическим в России: в Золотом Роге толпятся флаги со всего мира – от Швеции и Англии до Соединенных Штатов и Кореи. Прогуливающиеся толпы веселых и бесшабашных морячков то хрюкают голландскими «р», больше напоминающими «х», то дзинькают китайскими наречиями.
Я тогда сидел у залива и лишь смутно улавливал впервые приходившую мне мысль: беда наша в том, что мы не децентрализуем и не поднимаем уровень таких великих городов, как Владивосток, до мировой значимости.
Потом были сибирские города, Урал, Саранск, Чебоксары, Киров, Владимир, Ростов-на-Дону, Тула, Выборг, Самара, Тольятти, Краснодар, Касимов, Цивильск… множество мелких городишек и сел… И везде встречался с одичалой провинциальностью и озлобленностью, безнадегой и неверием.
Пока моим глазам не предстал – он. Мироощущение перевернулось с ног на голову. Сознание,– но теперь полностью осознанно,– вернулось в далекий 2003, к моим мыслям на краю Тихого океана…
Совершенно на задворках современного внимания и бурной жизни, в какой-то сотне километров от границы есть… есть у нас город, чей топос, пожалуй, не менее значим, чем топос Москвы и Петербурга, чей потенциал, возможно, где-то и превышает наши дорогие и уникальные столицы.
Смоленск.
Выбранный на карте наудачу – ты стал откровением. Откровением богатейшей культуры края и уникальнейшей истории… одновременным прозрением в небрежение к тому, что есть под боком. И что не ценим… не можем продать (в туристическом смысле слова)…
Упомянутый в 863, Смоленск считается одним из самых древних городов России. Но запрещенные к расконсервированию Гнездовские курганы, как уверили трое приветливейших смолян, что гуляли с нами по Крепостной стене и все подробно да в красках расписали, хранят какую-то тайну, которая рискует перевернуть историю и придать совершенно иное звучание понятиям «Киевская Русь» и «Новгородская республика». История вообще бестия крутливая – как захотели политики, таким боком она и повернется… Не об истине тут забота.
Но это лишь упоминание Аскольдом и Диром, которые шли из Швеции на Киев. Упоминание. Сколько же может быть на самом деле ему, этому городу,– вряд ли узнает кто-нибудь, перерой ты хоть все курганы.
Так или иначе, но уже с самого вокзала окунаешься в нескончаемый поток табличек и вывесок, памятников и мемориалов – и уже спустя час начинает рябить в глазах от имен мировой истории, которые терлись здесь,– завоевывая и громя, вновь отстраивая и возвращаясь назад. Бонапарт перемешивается с Герингом и нацистами, Сигизмунд III с историей домонгольских церквей, Иван Грозный со сталинскими застройками, Барклай де Толли, Кутузов, Беляев, Глинка, Егоров, водружавший флаг на Рейхстаг, Твардовский, Коненков, Ольгерд и Годунов, лично контролировавший строительство Стены…
И, конечно же, икона Смоленской Божьей Матери, Одигитрия, которую в 1941-м несли вокруг Москвы крестным ходом. Успенский собор – архитектурная доминанта города, на которую не поднялась рука даже у нацистов.
Здесь предания и легенды о птице Гамаюн, здесь отзвуки Освенцима и Кальхорста, здесь грозно шипит попирающий римского воина орел, здесь Вечный огонь в память о миллионах наших мальчишек, которые приняли смерть во имя того, чтобы жили мы… пусть ценой их нерожденных детей… сто миллионов?.. двести?.. среди которых, возможно, и должен был быть кто-то, кто был бы рядом, но чья ниточка так и не дотянулась до меня… Может, остался отец лежать под Смоленском… Совсем юный… восемнадцатилетний… ребенок.
Здесь неподалеку – Катынь и тихий-тихий лес с крестами и холмиками. Все, что осталось в гробовое назидание. Сколько споров… Кто был прав, кто был неправ – какая разница, кто расстреливал? НКВД ли, сами ли поляки, немцы ли – имеет ли значение национальность спускавшего курок? Имеют значение вековые сосны, на которые ты смотришь и понимаешь, что они помнят ту роковую зиму…
Помнят… И с пешеходного мостика ты вдруг видишь буераки и овражеки, изрезанные колеями и ногами, ты явственно видишь офицеров, которые не хрипят предсмертно, но гордо… гордо молчат. Честь. Снег глушит звуки. Нет воплей. Тихая молитва… Pater noster… иже еси… Короткие хлопки. В сердце. Крови тоже нет. Шинель скроет. Лицом в снег. Талый. Серый. Контрольный в темечко. Там тоже кровь не брызжет фонтаном. Только маленькая струйка… Тоже серая. Здесь не было красок других, кроме серой…
Сосны замрут в созерцании неизречимого. Будут похоронно скрипеть на зимнем ветру. Они помнят все. Помнят правду.
Отрывисто гаркнет ворон, перелетая с кроны на крону…
Это наша история непростых отношений с Польшей. Это просто летопись наших трагедий. Может, там тоже лежит отец неродившейся девчушки, которую ждал на берегах Вислы молоденький поляк в шестидесятые. И, не обретя, проклял всех живущих…
Для города в 300-330 тысяч жителей – невероятное количество памятников и монументов. Их не надо искать: ты на них натыкаешься сам. Как натыкаешься на городских львов, как стерегущих покой самого обычного подъезда, так и охраняющих парки и скверы.
Здесь почти шесть столетий скрещивала клинки без преувеличения вся Европа. Лакомый кус. Кто владеет Смоленском – обнажает к удару Москву.
Смоленск всегда первый принимал на себя удар – и нес трагедии с высоко поднятой головой. Слепил глаз Княжеству Литовскому, стоял комком в горле Сигизмунду III, до смерти перепугал Карла XII, отчего тот и полез в свою неминучую полтавскую гибель… Он был и столицей – то удельного княжества, то Белорусской ССР. Но и звание героя дали позднее всех: так высок был процент предательства среди местного населения…
Как бы там ни было – форпост страны. Да не просто форпост, а в перипетиях умудрившийся сохранить тысячелетнюю архитектуру, какую с трудом сыщешь в России. Костел Непорочного Зачатия. Редчайшая готика, органично вписанная в православный город. И опять тыкаешься от дома к дому, узнавая фамилии и имена, что помнишь со школьной скамьи…
У несохранившегося Земляного Вала и проемов в Крепостной стене свои истории: что-то рушил обиженный Наполеон, что-то крушили в советские времена ради постройки моста. Но почти все связано не просто с боевой славой города, а органично вплетено в историю страны.
Но как смоляне относятся к своей боевой истории? Не оголтелая патриотика, изливающаяся на нас с экранов стандартным пойлом. Упаси Бог! Это тихая гордость и самосознание величия, какое бывает только у подлинных героев и их потомков. Это видно в каждом жесте смолян, прогуливающихся по бесчисленным аллеям славы и, если прислушаться, обсуждающим без тени фанатизма или снобизма давнишние события. Даже с юмором. Хохотом. Какой позволителен только хозяевам.
История России в их рассказах звучит не заученно-книжно, не отдаленно-дилетантски, а как речь ленинградки, пережившей блокаду и курлыкающей об этом как о чем-то, что и не достойно понятия «подвиг». Да какой же подвиг? Долг. Да, выполнили долг. Ну как же еще? В норме вещей. Вы же поступили бы в точности так же.
Потрясающая интеллигентность – завораживающая с первых секунд. Европейская. Скромная. Тихая. Ни полунамека на быдло.
Вслушиваюсь в бойкую речь щеночков, резвящихся скейтбордами и байками на огромной площади перед Администрацией (кстати, роскошный сталинский ампир римских образцов с дорической колоннадой). Совершенно как на Калужской. (Ни секунды не ощущаешь себя в провинции.) Милые мои красавчики и красотки, да вас сейчас прямиком на Манежку! Покорять столицу! Не надобно им это. Уютно здесь. Здесь куда ближе Минск, Рига, Вильнюс, Европа…
Приятная речь. Без мата… Гены… История обязывает, что ли?
Когда на Крепостной стене мы, испугавшись за опасные кульбиты, погнали малышню, собиравшуюся лезть на самые верхотуры (откуда кубарем вниз – метров сто по отвесной), они лишь обидчиво утопали, не поняв, почему взрослые их гонят. Это лишь час спустя смоляне объяснили, что привычные дети к этому. Всосано с молоком – это отсутствие страха.
Закрываю глаза и воображаю тирады, которые я бы от таких же детей услышал где-то еще…
Но черт! Смоленск не раскручен как бренд: а ведь чуть-чуть коммерческой жилки… и можно со всей Европы (да что там – со всего мира) таскать на исторические экскурсии. Музей Коненкова, крестово-купольная Церковь Петра и Павла XII века, сталинские ампирные замашки, усадьбы и особняки, башни Крепостной стены, курганы…
Днепр… еще такой узенький, заросший… но уже шустрый…
Как по Петербургу, здесь можно бродить – и каждое здание расскажет свою историю.
Не местечковая она, эта история. Она грозная. Суровая. Всероссийская… Только глаза открыть правильно…
Самим себе. Самим на себя.
27 July 2009. — Moscow (Russia)