Смоленск хранит Одигитрия.
Его брали приступами и рушили, взрывали и уничтожали, но он пестует заповедные закутки, утопающие в зелени, где, полузаброшенные, прячутся домонгольские церквушки двенадцатого века – так напоминающие армянскую архитектуру своим крестово-купольным сводом.
Над рекой бегут века, и вот уже мальчонка, словно закодированный от страха, но слышащий десятки военных эх, лезет по городской крепостной стене на одну из ее пик, хохоча тебе в лицо: “Да а что мне будет?” Под его босыми ножками – пятьдесят отвесных метров вниз. В крапиву, буераки и гравий. Он щурится на солнце.
Здесь в земле алебарды эпохи Грозного перемешаны с немецкими медальонами, здесь рыхлая архитектурная застройка сочетается с прозрачной системой древних фортификаций, здесь, мутный и совсем неширокий, течет Днепр – куда-то далеко, но уже сурово и бойко.
Тысячелетние краснокаменки соседствуют со сталинками, а патриархика века девятнадцатого тихо перешептывается с советскими аляповатыми мостами.
Неторопливо течет время – по-европейски и без снобства. Смоленский менталитет какой-то нерусский – тихий, спокойный, доброжелательный, только вот жаль, что жилки нет коммерческой – и вместо десятков тысяч туристов со всего мира на крепостных башнях лишь веселый хохот жизнерадостных молоденьких щеночков-смолян среди недорушенных балок…
25 July 2009. — Smoliensk (Russia)