С первым научным руководителем мне не повезло – и это мягко сказано. Господин Бочкарев за без малого пять лет общения в стенах Лингвистического Университета в Нижнем Новгороде подарил замечательный комплекс, который я не встречал больше нигде, никогда и ни у кого. Его можно назвать «комплекс возрастного шовинизма».
Какую глобальную цель преследовал Андрей Евгеньевич, не берусь даже предполагать, но результат не заставил себя ждать: зачморенный его бесконечным прессингом (он-де светоч, а все вокруг – козявки), я пребывал в убеждении, что ни один более старший человек не снизойдет до того, чтобы воспринять меня. Правда, почему-то по жизни именно так и получалось: ни единого знакомого или тем более друга, кто был бы меня ну хотя бы на неделю старше. Все – младше. (Ах, мама, мама! Как же я просил старшенького братика, а ты мне его так за все детство и не подарила…) А те же, кто старше, или презрительно смотрят на «щенка», который «смеет свое мнение иметь в их высочайшем присутствии», или просто шарахаются от молокососа, который динамично перехватывает бразды общения (а у большинства, знаете, характеры тряпишненькие).
Параллельно, впрочем, комплекс возрастного шовинизма дал и побочный эффект. Я стал стесняться: мол, младшие будут закрыты от меня именно вследствие этой самой разницы (мы все не молодеем). Мозгами понимаю: чепуха полная, а преодолеть въевшуюся ерунду – никак.
В Москве меня и мою диссертационную работу «перехватывает» Марклен Эрикович Конурбаев (проф. МГУ, Филологический факультет). И непривычка видеть маститого человека, который общается так, как будто и нет никакой психологической разницы ни в статусах, ни в опыте,– меня поначалу сбивает с толку.
Приглашает он меня в ноябре 2008 на Волхонку, в Институт философии РАН – на философские дебаты, посвященные России и мировому кризису. Вокруг стола сидят усыпанные сединой и проплешинами старцы, самозабвенно раздуваясь от интеллектуальной значимости собственных мыслей. Какое-то время мы с Маркленом Эриковичем сидим и слушаем, но, воспользовавшись возможностью, начинаем задавать вопросы. Решил вопрос задать и я: ну надоело мне на философских дебатах слушать тысячу раз обдрачивавшееся общее место про финансовые основания. Я задал вопрос про культурные последствия. Какова же была реакция «учоных мужёф»? Да они пропустили мои слова мимо ушей, как будто с ними пустое место поговорило. И продолжили свой байзлан дальше.
Немного подавленный, выхожу из здания и семеню за Маркленом Эриковичем. «Как же так? Почему же получается – вечный этот шовинизм…». А у него, видимо, тоже накипело за три часа: «Вот еще на кого внимание обращать! Да это брехуны старые, которые, кроме как в своем бессилии трепаться, и делать-то больше ничего не могут!» Тут открывает он мне удивительную вещь: идем мы с ним, видимо, по одной и той же дорожке опыта… «Вот так получается, что в жизни рано или поздно приходишь к осознанию, что с твоими ровесниками общаться уже просто невыносимо. Их мозги деревенеют и закрываются ко всему свежему.»
То-то я смотрю: окружил он себя молодежью, с которой возится и которой терпеливо объясняет, что к чему, как надо делать, как себя вести. И сам взамен пропитывается новым и свежим. И то-то я давно замечаю, что наиболее приятный мне для общения возраст – «студенческие щенки», как я их ласково называю. Восемнадцать-двадцать пять. На четыре-шесть лет моложе. Но вот никак я не думал, что разлад со сверстниками начнется уже в мои двадцать восемь… По идее именно в этом возрасте должен начинаться самый телесный, душевный и интеллектуальный расцвет… Ан нет, большинство уже душой старики-маразматики, закоренелые косновзглядники. Это в 26-27… И стараться для этого совсем не надо: достаточно жениться и рассесться по офисам.
Ибо, как ни горько, вот уже и я пришел к точке бифуркации, где Время потихонечку взялось вычеркивать из моей жизни людей, с которыми мы уже не в состоянии найти общий язык. ЗАГС и получение диплома – как мало надо, чтобы остановить свое развитие. А для них, серьезных и важных, я остался инфантильным ребенком с играющим в одном месте детством: «Остепениться пора, а все хиханьки!»
И дальше предстоят только еще большие потери в рядах тех, кого до этого знал годы…
9 January 2009. — Dzerzhinsk (Russia)