Skip to content

Игры в “чепуху”, или Случай с текстом

-Входите, Леша, сейчас у меня переводческий факультет – второй курс. Они послушают немного разговор о нашей диссертации… Им полезно. Кстати, как прошло первое занятие с пятым курсом? – Марклен Эрикович открыл дверь лингафонной 1049 и впустил сначала двух девушек, потом меня, потом вошел сам.

-Неплохо. Правда, пришло только двое – но в целом мило.

-Ну… нечему удивляться. Смотрите: переводческий факультет, профильный предмет! Отмечаю – профильный! Тоже только двое!..

Я смотрю на девушек и абстрактно улыбаюсь. Девушки смотрят на меня.

-Итак, Леша, что у нас там с теорией текста?

-Исходим из презумпции, что текст – это допущение о его целостности.

-То есть – резюмируем – текст можно воспринять как текст и понять только тогда, когда мы осознаем его как текстуальность и как единство…

-Вы чертовски правы.

Смеется.

-Стася,– кивает он одной из девушек.– Садитесь сюда к нам. Ближе. Сейчас Леша вам перескажет свою диссертацию. Ольга Сергеевна Ахманова всегда меня так и заставляла делать: я пересказывал Маше, Пете, Васе свою работу. Просто рассказывал.

Я смотрю на Стасю и снова улыбаюсь. Достаю плеер и включаю на диктофонную запись: теперь, с этой игрушкой, уменьшился удельный вес теряемых идей, что рождаются по ходу.

Стася внимательно выслушала мой рассказ, сделала пометки, задала вопросы. Я ответил.

-Сейчас,– продолжает Марклен,– будем играть в «чепуху»…

-Как я давно не играла в «чепуху»! – воскликнула Стася.

-А я вообще никогда не играл,– признался я.

Участник пишет предложение, сгибает листок и пишет вопрос к предложению – так обеспечивается связность текста. Можете представить себе, что получается в конце.

-Сможете,– спрашивает Марклен, посмеявшись над результатом,– проинтерпретировать?

-Да запросто. Бывает, скажу я вам, и обратное. Это когда пишешь понятный текст – а все до единого его понимают неверно,– смотрю на Стасю. – Бывает ведь?

-Ммм… Это… про то самое? – спрашивает Стася.

-Про то самое. Не правда ли? Двадцать человек как минимум отреагировало – и только двое поняли правильно.

-Мне кажется, что это все-таки был эпатаж! Или форма была найдена неверно!

Марклен недоуменно переводит взгляд с меня на Стасю и обратно.

-Все там было верно найдено, уверяю тебя. Ты приди домой – перечти на холодную голову, четыре месяца спустя.

-Перечту… но уж очень было резко.

-Правильно, потому что – я замахнулся на стереотипы. И этот возмущенный стереотип сыграл.

Марклен не выдерживает:

-Подождите… я не понял. Вы – знакомы?

-Ну а как бы мы бы обсуждали что-то общее?

-Мы обсуждаем Лешину заметку от 1 июня 2009. О детской жестокости… – признала Стася.

-Которую Стася не очень поняла и возмутилась,– продолжил я.

-Так вот почему вы летом просили, чтобы я вашу работу не отправлял на рецензию Чернореченскому?

Я разражаюсь хохотом.

-Испугалась деспота! зверя! изверга!

«Ирода ли, Сталина – нам пошлет Исус!»

-Ну да… я испугалась, что…

-Отомщу! – смеюсь я.

-Нет, я не могу поверить, что мы снова с тобой разговариваем!

-А почему нет? Всякое бывает – и разница во мнениях не есть повод для злобы на человека…

-Ну все-таки…

-А мне неудивительно ни капли. Проверено жизнью: земля квадратная – встречаемся за углом!

-И все равно было написано резко…

19 September 2009. — Moscow (Russia)