Писать обзоры — дело вторичное, если не третичное. Ценность зачастую очень красивого и развернутого текста — “прочитайте или не прочитайте это”, “посмотрите или не посмотрите, послушайте или не послушайте то”. Важнее, что выносится на дальнейшее обсуждение.
Сегодня разворачивается активное обсуждение “диссертации” Мединского — наконец-то хотя бы академики и хотя бы точнонаучники напомнили слегка опьяневшей от мифов о самой себе России, что критерии научности не зависят от сиюминутных желаний пропаганды, чтобы держать в узде население и чтобы безнаказанно воровать. Что научная истина не может быть вообще никак связана с “интересами России” или какой бы то ни было еще державы. В “интересах державы” — это иметь кучу хороших научных работ, огромное количество свободных художников, иметь постиндустриальное общество, если говорить о настоящем моменте. Нечто, на что опирается и за что платит денюжку остальной мир, а не горстку конъюнктурного хлама, который забудется через два года после смены режима.
В Вильнюсе для своих балтийских исследований мне попался вот этот фундаментальный труд Ремигиюса Мисюнаса, который касается проблемного момента истории — нацистской и советской оккупации/аннексии/инкорпорации Прибалтики. Это тоже один из тех самых неудобных вопросов, которые “не в интересах России”. Именно поэтому мне так сложно о них говорить сейчас и здесь.
Мало кто задумывается — за пределами рассуждения о том, что “такова пропаганда”, — почему в советской (и преемственной ей российской) историографии Вторая мировая война называется “Отечественной” и датируется 1941-1945. Хотя для всего мира она “Вторая мировая 1939-1945”.
Ведь если признать начало 1 сентября 1939, то не уйдешь от изначальной советской агрессии — ни от 17 сентября 1939 в Польше, ни от 1939-1940 в Зимнюю войну с Финляндией (финны называют 1941-1945 “jatkosota”, “война-продолжение”), ни от “ультиматумов” Прибалтике.
И вот о чем я не задумывался до первых страниц этой книги.
В Прибалтике в межвоенье установились относительно мягкие диктаторские режимы, и в частности в Литве был Антанас Сметона. Но мне никогда не приходило в голову, что именно его политика, спровоцировавшая огромную — по меркам Литвы — эмиграцию за океан, сыграла на руку советскому руководству в 1940, когда выставлялись ультиматумы. На улицах Литвы фотофиксировано огромное количество людей, которые несут плакаты с требованием присоединения к СССР.
Режим Сметоны по сути выдавил из страны тех, кто мыслил и мог объяснить, что происходит. Остался пластилин, на котором и была разыграна карта. В отличие от Латвии, кстати, где политика не приводила к эмиграции и сопротивление продолжалось до 1952.
То, что было технической ошибкой Сметоны, по всей видимости, является продуманной тактикой нынешней власти. Бравирование восьмидесятью процентами — не столь и далеко от истины. Чтобы было хотя бы 40 процентов мыслящих — их надо вернуть назад. А они вряд ли дураки.
Да и цели Сметоны и нынешней России — противоположные.
10 October 2016. — Vitebsk (Belarus)