Киму перед годовщиной его столь желанного освобождения от меня
Чтобы в саму “достославную годовщину” мне уже обо всем думать как об истории и не акцентироваться, пишу слегка накануне. Вот: почти год, как ты сказал мне “давай, до свидания”. За это время ты создал чуть ли не целый жанр — обращение ко мне через видеопослания и посты у себя на странице. Работало: 120 общих друзей — кто-то да пересылал. А я вот упомянул тебя раз или два. Так почему и мне не ответить, в конце-то концов? Снять гриф молчания и перевести все в ранг остальных историй моей жизни? Уверен, что прочитаешь: чаще, чем ты мой блог, наверное, только Песков сайтик Навального мониторит. Но все ж таки год. Не стоит ждать, что текст будет кратким. И да: разумеется, я знаю много больше, но в публичной эпистолярике буду опираться только на ставший уже классическим “метод открытых источников”.
Что я чувствовал сразу после? Представляешь, но в первые три часа, когда электричка из Москвы утаскивала меня к родителям, я сидел как оглушенный. Внутри происходило невероятное: я ощутил правоту ВОЗ, которая сместила конец молодости на 35 лет. Я повзрослел, наконец. Да, в свои тридцать шесть. Я понял, что перешел в категорию взрослых мужчин, то есть когда все зависит только от собственных действий. Пил ли я и бился ли я в истериках? Нет. Я не выпил ни капли.
Вся чехарда была твоей инициативой, потому и мяч был на твоей стороне. Для меня был вопрос не “возвращать ли тебя”, а — “остаюсь ли я один”. Первые недели я метался, думая, что одному — страшно. Это было как у курицы с отрубленной головой — пробежать еще на инерции десяток метров. А потом закрутил поток проектов и разъездов. И я привык просыпаться один. Больно ли мне одному сейчас? Ну иногда.
Но и не буду скрывать, что, желай уж я так сильно поскорее поставить статус “в отношениях”, я бы это мог сделать в прямом смысле в тот же день, когда забирал от тебя вещи. Без ложной скромности: за год как минимум четыре человека в той или иной форме предлагали или заикались об “отношениях” со мной. Но почему я это не сделал? Потому, что не было цели ткнуть в нос “бывшему”: мол, вот, я тут нарасхват. Моя цель — быть счастливым и сделать счастливым кого-то; быть в ладах с собой. Да, счастья пока нет. И хрен его знает, будет ли. Скорее всего, нет. Я готов к худшему варианту. Я один — но в моем вкусе это лучше, чем хватать не пойми что в ближайшем переходе. Тридцатисекундный шоппинг — я это только если выбираю носки или наушники. Вспомни, сколько лет (не недель, не месяцев, а именно лет) я был тебе просто другом до начала всего-всего.
Ты весь этот год писал про то, как в тебе происходили “переосмысления”, а воз (не ВОЗ) и ныне там: всё бегаешь за внешней картинкой для демонстрации — “у меня все хорошо”, “я оправился”, “вот, погружаюсь в водоворот новых отношений”. Почему в это не веришь прежде всего сам ты?
Логика моя здесь проста. Ведь если ты консюмеристски мог выкинуть, как ты выбрасываешь старое кресло или телефон (вот это реально было обидно — тебя просто уравняли с вещью: “найду новое, ассортимент большой”, — пребывал ты в полной уверенности, правда?), после десяти лет человека, который тебя все это время безумно любил и по большому счету не сделал тебе ничего плохого, то многое предвещает, что того, кого ты не глядя ухватил и потащил “обустраивать гнездышко” после двух недель знакомства, постигнет примерно та же участь.
Ты пишешь, что ты “все понял, что не нужны внешние проявления и статусы”, а дела говорят об обратном: поскорее “статус в фейсбучике”, поскорее “новоселье в двухкомнатной квартире”, поскорее фоточки в инстаграмчике “маффины на двоих”. Большей пошлости я и представить себе не мог. Разве только маффины на двоих — с ванилькой.
И как-то было даже неловко, когда мне это показали. Сначала, увидев этот, мягко скажем, дешевый фарс, я ухмыльнулся. А потом у меня загорелись щеки. От стыда. То есть если, когда ты меня просто удалял из друзей, не поговорив, не сказав ни слова, не попытавшись разобраться, — это был поступок десятиклассника, то “поставить-поскорее-отношения” — ну это, ядрена вошь, аще как четырехлетний детсадовец, ей-бгу: “ах, ты не хофеф фо мной, тогда я фдвугой девофькой пойду за вучку”. Где мой, сцуко, белый бантик; мама, заплети косичку. Так ты хотел привлечь внимание и(ли) вернуть человека, которого сам же потерял? Я посмотрел в свой паспорт. Таки тридцать семь, ебёна-мать. Не четыре. И даже не шестнадцать.
Теперь рассказываю, как возвращают взрослого человека. Ты мог таки набраться храбрости. И написать. Не ссылочку на курс по математике. Серьезное написать. Позвонить даже. Уговорить встретиться. Да, на это охуенно непросто решиться. Принести шампанское. Детское. Я не пью, а тебе, как мы выяснили, четыре годика. А, ну еще можно было там не знаю. Спеть мне серенаду под окном, что ли? “Повседневные истории” Риккардо Фольи, “Когда ты меня обнимаешь” Агнетки Фальтског, “Надежда моя” Силуэттит. Мало я песен, что ли, разобрал и прокомментировал? Да и баритон вполне ничего у тебя, а ты так скучал по пению. Кира Сафронова с Ванюшей Тимофеевым позвал бы для трио: робяты, подмогните. А адрес на Литейном что — секрет был?
Неужели ты думаешь, что я бы тебе отказал увидеться? Я хотел только двух вещей: услышать, в чем же ты неправ да какие сделал выводы, и узнать, таки любишь ты меня или нет. Я ждал. Да, я всем запрещал намекать тебе, какое действие нужно было предпринять. Потому что ты должен был дойти до этого САМ. Но…
И я (мама и Тимофей в свидетелях) был готов простить — несколько раз до предобморочного состояния.
Ибо нет ничего такого, что было бы нельзя понять. Я был готов даже принять, как бы это сказать помягче, твои похождения по подворотням романтического днища, во что ты так быстро погрузился. А я бы, в конце концов, отнесся к этому как еще к одному упражнению на стойкость собственного духа, что просто сделало бы меня более закаленным. Я бы преодолел и это, поверь мне. Не через такое проходил. И вообще. Я был готов вместе с тобой расхлебывать хаос, который, давай будем честны, создал ты и только ты. Но я-то был готов помогать разгребать наломанное тобой. Вместе. Несмотря ни на что. А у тебя даже не хватило сил написать и признать свои ошибки. Взять проблему за шиворот.
Ты метался, понимая, что все зависит только от решимости говорить со мной. И, чтобы не идти на это, ты все так же продолжал (да и сейчас тоже) создавать инфошум — для себя самого прежде всего. Остальным-то похеру, по большому счёту.
И в начале декабря 2017 я сидел у Тимофея в Колпино — и то был единственный раз, когда я был готов разрыдаться (olin itkuun purskahtamaisillani, круто звучит по-фински, да?).
–Простить или не простить?
–Почему не простить? Это бы добавило драматизма в ваш байопик. А я к вашему воссоединению как раз дособираю сервиз с любимой Кимом кобальтовой сеточкой.
–Но что же за чушь, черт возьми? Почему он шлет какой-то спам, а не может набраться храбрости и поговорить прямо, признавая все как есть?
Тимофей отставил стакан и сказал:
–Погоди. Он еще напишет. Я уверен.
–Одно из двух. Или мы пьем с ним вместе кофе в Вене на Рождество — или я больше не верю ни в какие чудеса.
В Братиславе я провалился в канализационный люк, чудом (или вот он — потолок моих чудес?) ничего себе не переломав, — правая рука до сих пор в рубцах, а на следующий день дико простыл. 25 декабря 2017 я сидел один около венского Стефансдома, сжимал свой кофе и — мои глаза были полны слез. От скакнувшей температуры и внезапного солнца.
Я понял, что никаких чудес не бывает. Все чудеса — они внутри нас самих. Внутри нашей силы сделать какой-то мощный и отважный поступок. Просить прощения и говорить “люблю” — это самое отважное. Отважнее, чем отстаивать свободу на баррикадах.
И ты это понимаешь. Не признаёшься сам себе, но понимаешь. Что год назад ты совершил самую большую и безвозвратную глупость в своей жизни. Которую можно было исправить еще даже 24 декабря 2017. Причем наверняка в уверенности, что “все обдумал”: “Все самые большие глупости делаются”, ну ты знаешь цитату. Но это урок. Жестокий, но урок.
И тебе предстоит в жизни еще пройти три этапа, которые лишь формулируются просто. А на выполнение уйдут годы.
1. Научиться не обманывать себя. Окружающим пыль в глаза пускать не получится. Как со статусом “отношений”. Ну посмотри на цифры. Всего пять-шесть лайков. От общих друзей — один. Все мрачно вздохнули и прошли мимо. И ты получил молчаливо-оглушительное станиславское “не верю”. Cum tacent clamant, привет старине Кикерону. Говорить и делать то, что думаешь. Транспарентный мир по-другому это и не предполагает теперь.
2. Переступить через свои эго и гордыню,уметь просить прощения — причем лично, признавая свои ошибки, смотреть в глаза и говорить “да, виноват” и “люблю”. Понять, что любить — это не усюсюкаться и умиляться на няшного мальчика, который постит в твиттере блевотную милоту и прекрасного себя. Любить — это нести через годы преданность (привет, Ханеке), быть готовым принимать все как есть, стареть вместе, поддерживать, а не растаптывать и унижать прилюдно любимого. Не разбрасываться людьми как перчатками. Это не ассортимент в гипермаркете.
3. Понять простую истину, которую автомеханики формулируют как “работает — не трогай”. И если что-то ломается — это надо чинить, а не тащить на помойку. В народе говорят еще проще: “от добра добра не ищут”.
Ну или, в моей реформулировке последних недель, — от бобра бобра не ищут.
Любивший тебя беззаветно и безответно десять лет
и символически ухнувший это в канализационный люк в Братиславе,
Городской Лев
6 March 2018. – Saint Petersburg (Russia)