Вот он — мой кляп во рту. А потому что меня сейчас едва-едва хватает на то, чтобы во время своих архитектурных прогулок успевать давать слушателям хоть какую-то историческую сводку, что было снесено и когда. Честно: сил возмущаться по поводу сегодня подписанного закона о сносе просто уже не остаётся. И все же я слабеющей клавиатурой отпишусь: слишком мощен импульс.
С одной стороны, перед каждой лекцией-прогулкой разбираясь с материалом, я прекрасно знаю, что сохранить все не просто невозможно, а и нецелесообразно. Более того, если посмотреть даже на кадастрик хоть какого уездного города, — да хоть на Вязьму, — обнаружится, что в течение века-двух зданий менялось столько, что жизни не хватит одному человеку запомнить всё. А те, что остались, перестраивались равносильно сносу.
Но что не так с законом о сносе? Не столько поспешность, не столько спорность о сносе объектов и не вопросы к добровольности и достоверности при голосовании (не говоря об историко-архитектурной компетенции голосовавших), сколько массовость. Это говорит, что некоторые люди уже настолько уверовали в свою полную безнаказанность в любых действиях, что могут росчерком пера постановить снос половины города.
Не так здесь и то, что в централизованной России все инициативы начинаются из столиц. И если дать старт сносам в Москве, где куда больше памятников на квадратный метр, чем во многих местах за ее пределами, то и трактоваться этот беспредел может очень просто: мы можем сносить что угодно и выселять кого угодно и куда угодно.
Будем посмотреть, что будет дальше, если ящик Пандоры все же откроют. А закон уже подписан.
2 July 2017. – Pavlovsk (Russia)