Когда живёшь во Вьетнаме, понимаешь, что никогда ты не станешь “своим”. Проведи там хоть всю жизнь — останешься “европеец-много-доллар”. Александр Йерсен, ученик Пастера, — пожалуй, единственная за многие столетия “европейская” гордость Вьетнама, и это подтверждает правило.
Когда к тебе приезжает кореец по каучу, ты ещё раз понимаешь, что между нами пропасть размером во вселенную. Пока что, в эту историческую эпоху, — непреодолимая. И ещё раз убеждаешься, что истерические заявки нашей власти последних лет о “повороте на Восток” — не что иное, как популистская попытка разыграть уже непонятно какие плешивые карты. Это культурно несостоятельная блажь сродни разговору “ты мне больше не брат”. Да куда ты денешься. Кровность не отменяют декретом.
Но вселенные эти непреодолимы уже лишь в одну сторону. Есть много европейцев, уезжающих к жёнам китаянкам, кореянкам, японкам, но итоговых опций две: или чужой до скончания дней (включая стигматирование детей), или обратно в Европу.
В культурологии ведётся много разговоров и критики в адрес “европоцентристского” подхода. Мол, неправильно это и атата. Но европоцентризм — это не столько процесс самолюбования собой как единственно верной истиной. Нет, секрет всеглобальности никак не в заявке на последнюю инстанцию. Точнее, Европа — последняя инстанция, но не потому, что она сама себя такой нагло объявила, а потому, что она готова всё в мире видеть как часть себя. Все знают, что Заха Хадид — архитектурная легенда Англии, на которую фапают все архитекторы и искусствоведы мира.
И здесь под “европейским ареалом” мы безусловно понимаем и Северную, и Латинскую Америки, потому что культурно-генетически они не второстепенные “наследники и продолжатели”, а неотделимые члены многоцветия европейской цивилизации. Настолько, что в Аргентине среди легендарных композиторов танго двадцатого столетия — Карлос Либидински и Эдуардо Макарофф, а президент США — потомок африканцев.
Но никогда белый не станет своим на африканском континенте. Потому, что никакая культура, кроме европейской, не в состоянии и не готова ассимилировать и принимать в себя.
Бегущие от своих диких правительств сирийцы, иракцы, пакистанцы, ищущие работу вьетнамцы, китайцы, корейцы, — все они, принимая европейские ценности, становятся частью Европы практически в первом поколении. И Россия всегда была, кроме последних нескольких лет националистического истероза, многонациональной и ассимилирующей по факту, а не декларации. Почитайте в Храме Христа Спасителя памятные плашки с фамилиями. Показательно.
Именно поэтому в ЕС беженцев приветствуют аплодисментами: Европе всегда нужна свежая кровь. И в 1990-х такой исход в Европу уже был. Но в середине 2000-х подавляющее большинство ассимилировалось. А кто нет — те осели в “неспокойных” кварталах. Но где и в какую историческую эпоху нет своего Бутова или Пигаля?
А кореец, едва вяжущий лыко по-английски, ушёл шляться по городу с какими-то другими корейцами, которых он подцепил в поезде из Москвы в Питер. И они уже ему “френдз”. “А можно я со своими френдз приду в гости?” — типичная Юго-Восточная Азия, и приходится очень дипломатично разучивать с человеком правила поведения в принимающих домах: азиатское “рашун-френд” после первого рукопожатия и “оу-ю-со-найс-френд” здесь не работают. Здесь работают международные стандарты кауча. Разработанные, извините, на основании европейских ценностей.
25 September 2015. — Saint Petersburg (Russia)