В метро я всегда ловлю на себе взгляды, когда либо открываю книжку с трудночитаемым названием по-русски, либо вообще какую-нибудь ересь на языке, который подавляющее большинство сопассажиров видит первый (и последний) раз в жизни. Я, естественно, не мальчик-зайчик, на которого, чуя сырость меж нох, заглядываются молоденькие девочки и женатые мужчины среднего возраста, недополучившие впечатлений, когда надо было не стесняться. Нет, отнюдь нет. Если на что-то и смотрят, то только на то, что у меня в руках.
Ещё более внимательно на меня смотрят, если я что-то пишу в своём блокнотике. Некоторые даже заглядывают через плечо, стараясь посмотреть на мои каракули.
Но сегодня произошло нечто.
Мне Юля Трифонова на днях подарила молескиновскую книжку для скетчей. Аженда ежедневная молескиновская у меня уже многие годы, но ей в метро я не пользуюсь (зачем?); а вот скетчевая (стильная, с чёрной резиночкой и фирменными страничками) – первая в жизни. И такой реакции я не ожидал.
Сажусь на Лубянке. Чтобы из Москвы вернуться в своё Преображенское. Открываю початый молескинчик: там я прописал концепцию студии, анонсы на следующие мероприятия, там же у меня расписан и субботний маршрут. Начал писать черновик нынешней “Пятницкой БГЛ”.
Напротив меня сидит девушка – вся такая в очочках, но, ск, фигурястая и глазёнки умные. Если бы, ск, не встреча в 19:00 с хозяйкой… Вперилась в мою книжечку. Смотрит то на неё, то на меня. То на неё, то на меня. Комсомольская. Она уже изнывает и понимает, что ей выходить, а мне дальше. Что поделать.
Входит дама. Я ей уступаю место. Встаю напротив какого-то подпитого перца лет за 60. И тут уже становится не очень по себе. В ушах Яначек со своими струнными квартетами. А мужик меня сверлит взглядом сверху вниз и снизу вверх. Ну окей. Сверли. Я пишу дальше.
Вот и Преображенка. Выходить. Перец вскакивает и бежит за мной. Наклоняется ко мне. Я вытаскиваю наушники.
-Молодой человек, я вижу, вы творческий. Можно я вам прочитаю свою миниатюру, которую только что написал?
-Ну давайте, – ухмыхмыкиваюсь я.
Он прочёл четверостишие, из которого запомнилась лишь рифма “говно” и “всё равно”.
-Отличная эпиграмма!
-Правда здорово? – просветлел он.
-Ага.
И дальше… Если учесть, что до открытия дверей – какие-то десять-двенадцать секунд:
-У меня чекистское прошлое, – с чего-то продолжает признания он, а дальше и того хлеще. – Ich habe fünf Jahre in Deutschland gewohnt!
-Wirklich? Das ist so interessant!
-Sie sprechen Deutsch? Ihr Deutsch ist perfekt!
-Na danke!
-А вы что пишете?
-Сейчас – книгу о знаках и символах в искусстве.
-Ух ты!
Я ему пожал руку и поторопился к выходу.
Чудеса молескиновские, воистину аминь-аминь-аминь.
11 May 2013. – Sochi (Russia)