На эту неделю жизнь замкнулась на Андрюхином семинаре.
Седьмой этаж.
Поликлиника в Сивцевом Вражеке.
С утра Хозяин (он же Сам) мне торжественно вручил диск.
Который я озвучивал в сентябре 2012.
Два дня проторчал на студии.
Старался изподвыебнуться по части любой интонации.
Чтобы максимально идеально по моим способностям на тот момент.
Но увы.
Ровно на мне краска закончилась.
Да места не было лишнего.
Да и фамилия длинная.
Я там кагбе есть и кагбе виртуально.
Но и кагбе нет.
Голос за кадром – это не тот, кого указывают в титрах.
Хуле.
Собственно: для показать другим мне и надо.
Голос-то всё равно мой.
В принципе мне и Таня Маркова во Вьетнаме говорила.
А пойди типа на радио.
(Мне, конечно, больше заняться нечем.)
Но приятно.
Типа у меня тембр и дикция хорошие.
Ей можно вполне поверить.
На одном из питерских каналов два года проработала.
Хотя она Кондраша не слышала.
Вот где голос от природы.
Но он всё фантазёрствует не о том.
Хотя он-то и мог бы его реально продать на радио.
Подучился бы из практики.
Может, вообще второй Кириллов был бы.
Я по своим медикам соскучился.
Соскучился по их фасциям и сосцам.
По этим их перлам, рождающимся тут же:
“На место ушедшего трохантера рано или поздно придёт другой.”
От проверки мирековых текстов, правда, кайфа мало.
Но два с половиной часа…
За то, чтобы потом побалдеть на этих кушетках.
Валяюсь.
Дремлю.
Что-то пишу в черновичках.
Потягиваю чай.
Подставляю себя на попрактиковаться.
Массируют целый день.
Красота…
Мурррр…
В столовке меня начали расспрашивать о вегетарианстве.
Задолбали, конечно.
Но я в тысячный раз ответил.
Хоть и изрядно устало:
“Моё вегетарианство – не по убеждениям.
Хотя всё чаще друзьям рассылаю фотки.
Из скотобоен там…
Ещё какие подобные.
И удивляюсь.
Садиться за стол в дорогом ресторане.
Снимать с себя шубу из норки.
Жрать кролика.
И рассуждать о морали и нравственности.
Сокрушаться об исчезающей дикой природе.”
Какой-то докторёнок нам незнакомый решил выебнуться.
“Вы бы ещё от электричества предложили отказаться.
Электростанции засоряют воздух.”
И трусливо слинял.
Ненавижу такой тип.
Потому что боится.
Догадывается, что ему ответят.
Засветят щелчком по носу и выпроводят с позором.
Да ещё и опустят.
Указав, что он живёт в середине двадцатого века.
До сих пор.
И что вообще путает внутренне-личное с общественным.
И что цивилизованный мир давно ищет альтернативные источники.
Это мы до сих пор сырьевыми категориями мыслим.
По дороге обратно в зал у лифта мы разгалделись.
Вылезает из кабинета местная врачиха.
Сразу видно – местная принцесса.
Которая считает, что раз поликлиника – то её собственность.
И – раззявила пасть.
Ёптваю мать, говорю, глядя на Мирека.
Вот помнишь, мы с тобой были на мессе у тебя в Тыхах?
Помнишь, как ты рассказывал?
Двадцать лет назад люди стеснялись традиционного рукопожатия с незнакомцем.
В конце мессы священники дают сигнал.
Протягиваешь руку первому попадающемуся.
Знак открытости и примирения.
А у нас ничего не поменялось.
И эта крыса вылезла из своей норы не проблему решить.
Она вылезла – сразу с конфликтом.
Ей надо было поскандалить.
Причём поскандалить – даже больше в разы, чем добиться тишины.
“Ну я то же самое заметил и подумал.
Только промолчал.”
Вот-вот.
Ты здесь на десять дней.
А мы в этом хамстве живём.
И вместо грёбаных семейных ценностей лучше бы это вбивали.
Учиться общаться.
Договариваться.
Понимать.
Чем больше конфликтуем – тем меньше можем договориться.
Русская коллективность – миф.
Блажь.
Хуета полная.
Такая же ересь, как медьведи на Красной площади.
Как водка.
Ни хера никакой соборности.
Каждый в своей норе.
Никто не может договориться.
И идёт сразу – с конфликтом.
С истерикой.
С говном.
С ненавистью к другому.
К ближнему.
Вот и все эти православные ценности.
Вот он – наш портрет.
19 February 2013. – Moscow (Russia)