Полночь.
И неплохо за полночь.
Венгерский, вьетнамский, китайский.
Если будет каша – я не виноват.
Четверговое утро.
Брезжит.
Я выныриваю в стылом Митине.
Мчусь по ступенькам к уже сформировавшемуся за пару раз ритуалу.
У меня – десять минут.
Это минуты спокойствия перед всесметающим днём.
Их – смаковать и растянуть.
Да, это – кофе.
И пшли все нафек.
Да – макдаковский.
67 рублей стаканчик.
Бережно – в руках, как ребёнка.
Отогреваю пальцы.
Эти мелкие традиции – наша поэзия города.
Дивная, глубинная, невербализуемая.
Из них надстраивается вся масса впечатлений и воспоминаний.
То, что скажет многое мне, но ничего – остальным.
Митинский кофе.
Мой митинский кофе.
Рядом – единственная в Москве подобная остановка.
Тут трещат все языки мира.
Поляки, бразильцы, японцы.
Венгры, турки, китайцы.
Вингерко встречает и улыбается.
На меня набрасывается опасная и злобная чихуашка.
Близится террор: надо будет играть.
Вингерке заявляю с порога:
Városoroszlán vagyok.
Вингерко в ступоре, потом смеётся.
Расспрашивает, почему – Городской Лев.
Потом я дальше хвастаюсь.
Выучил много новых венгерских слов.
“С Новым годом!”
“Бездна”.
“Похоронное бюро”.
Последнее – особо актуально.
Все там будем.
И пофек, что не всё умею пока сказать.
Например, что я живу в Москве.
Что я старик и что мне тридцать два.
Главное – выучил “похоронное бюро” и “Городской Лев”.
Натыкаюсь на стихотворение Бо Цзюй-И.
Книжка по методике Франка.
Сто китайских стихотворений.
Чёрт, он на меня произвёл впечатление ещё когда-то у Кима.
Даже элементарно в русском переводе.
Как мне передать впечатление от текста на китайском?
Целый космос.
После – еду к Кутыревым.
Последние правки перед публикацией.
Интервью для Р5 – первое большое профессиональное интервью со мной.
А с 1 февраля 2013 буду вести еженедельную рубрику.
И как символично: ровно в эти дни сайт официально стал СМИ.
Кафе на Пречистенке.
Идём втроём обедать.
Обсуждать дальше.
Меня закормили сверх меры.
Это хорошо.
Особенно при условии, что сейчас буду жить рублей на 200 в день.
Таки занесло на концерт Кати Антокольской.
В рассадник кюльтуры под названием “Музей музыкальной культуры им. Глинки”.
Словно обдолбанная конферансье.
Путает фа-мажор с ля-мажором.
Читает по бумажке.
И всё равно спотыкается.
Немецкое Licht произносит так, словно сама – дярёвня.
Того и глядишь – услышишь “хто бы”.
“Мы, опана-топана, вам рады…”
Ни хера вы не рады.
Как были совком, так совком и остались.
Начиная с манеры организации экспозиции.
Да фиг ли.
Начиная с порога.
И с манеры общаться.
Вы когда отучите работников хамить посетителям?
Как вам вдолбить, что ответ “я ничо не знаю” от рецепционистки – это и есть хамство?
Не смотреть в глаза – тоже хамство.
Не улыбаться – тем паче.
И не двинуться с места, чтобы решить возникший вопрос.
За такое на Западе дают пизды и вышвыривают.
Поучишься обходительности – вернёшься.
“Девушка, ну улыбнитесь же.”
Отводит от меня взгляд.
“Да ну что вы,- продолжаю я,- это же здорово.”
Огрызается:
“Ещё буду я вам улыбаться!”
О как!
Музей культуры, блеать.
Культура сносит мой бедный мозг.
Разговоры о сервисе начинаются ровно там, где кончается нормальное человеческое отношение.
Мы в зале.
Тишина.
Екатерина и Сергей набрасываются на свои инструменты.
Никакая тошнотворная тамошняя атмосфера не испортила их темпераментного Бетховена.
Современного.
Мощного.
Эти запредельные катькины пиццикато вводят меня в транс.
Совсем не бетховенские.
Какие-то крамовские или мессиановские.
Зачем вы льёте опьяняющую сому своей божественной музыки тут?
Ничего же не изменилось.
И не изменится.
Уносите свой дар подальше от этой цитадели убожества.
Особенно если они так вцепляются в глотку.
Чтобы спилить хоть сколько-то.
С любого и каждого.
И так нагло наезжая на посетителей.
Виолончельные сонаты, словно звуковое марево, преследуют меня уже на улице.
В вихрящемся снеге я вижу её смычок, почти рвущий струны.
Я вижу пальцы Сергея, приручающего дивными жестами рояль.
Мне хочется на хрен закрыться от этого мира.
Опять зазудело – зачем вернулся?
Триоли виолончели визжат: “и правда, и правда, и правда…”
Я затыкаю наушники глубже.
У меня будет своя озвучка этой говнореальности.
Пусть памятник Жукову цокает не мальчишескими черепами под Москвой.
Цокай же, дьявол тебя сожги, испанскими кастаньетами и фламенко.
Пусть кидающаяся на детей мамаша поёт голосом Марии Каллас.
Пусть бомжара в переходе читает стихи Бродского.
Пусть проходящие и незамечающие меня друзья поют битловское всенадеждное “but I’ll be back again…”
24 January 2013. – Moscow (Russia)