Skip to content

Моему любимому и единственному

Эти слова благодарности, несмотря на странное название, я посвящаю всем тем, кто помог мне преодолеть серьёзный, назовём его так, хаос последних полутора месяцев; всем тем, кто лечил меня физически и душевно (даже – психически); всем тем, кто, вне зависимости от точки зрения на происходившее, мне давал главный посыл: “Всё образуется”, а это: мои мама и папа, Илья и Юля Трифоновы, Ромка Устинов, Аня Ильичёва, Марклен Конурбаев, Светлана Переволочанская и Ася Усманова, Света Пичужкина, Андрей Скворцов и Роман Барменков, Дима Воробьёв и Пётр Чуприков, Дима Каталевский, Андрей Бурмистров, Вадим Мухаметзянов, Женя Солодянкин, Вахтанг Прохоров и Ира Сычёва, Мирослав Кокош и Эдита Фил.

—————————

Ибо я у себя, любимого, единственный.

Не приди это осознание – не ползти бы мне сейчас аэроэкспрессом в Домодедово.

Не смогла бы та раковская ольха внять моим мольбам, не смогла бы их передать выше по инстанции.

А мне казалось, что я уже не смогу оторваться от земли…

“Крыва-аню! Крыва-аню…” – пилит меня в наушках большая скальдовская секунда… и тут же лечит кровоток нежной квартой: “…вы-со-ки…”

Как я давно не летал…

Без боли, разочарований, неизбежных и неотвратимых разрывов невозможно выйти за ограниченные пределы себя. Невозможно перестроить то, что давно требует изменений. Невозможно проверить тех, кто столько лет молчал,- молвят ли слово доброе в тяжёлую секунду? Невозможно проверить тех, кто столько лет уверял, что ценит,- не отрекутся ли в момент надлома, не дрогнут ли, не оставят ли на последнем издыхании у обочины?

Лицом к лицу лица не увидать… Вот уж воистину. Только когда от перенапряжения начинают лопаться жилы и вены, трещать все мыслимые черепа и косточки,- цена всему и всем проступает отчётливо. Как на лакмусовой бумажке.

Слово калечит – и слово же лечит.

-Чернореченский,- твердил мне ещё в конце 2010 Ромка Устинов,- тебе надо просто плюнуть на всё и смыться из страны. Желательно месяца на три.

-Но как же я могу…

-А вот так. Просто сказать себе – надо. Забей на всё. Отвлекись. Прочисти мозги.

Я не раз замечал: в момент напряжения обостряется внимание к любой фразе – ты везде ищешь ответ на свои сомнения.

…Так и Дима Воробьёв – появился со своей невзначай вброшенной репликой совершенно неожиданно.

-Лёша, я в Москве. Хожу по вашим “смрадным дырам”.

Через час я сидел рядом с ним в подвале ОГИ в Потаповском, обсуждая его мечты об альтернативных путеводителях по Москве и Питеру, расспрашивая о новых проектах в ЦНСИ, о новостях:

-У нас директор ушёл. Воронков,– он глубоко затянулся и откинулся на стуле. – И мы просто в растерянности, что будет дальше с институтом, существовавшим с 1992… Вот и решили начать проводить курсы… Спасать нужно для начала самих себя. Остальные подтянутся…

Меня поразило и то, что точка кризиса – самый лучший миг, чтобы тихо и спокойно уйти с планеты. Лечь навзничь и скрестить лапки. Никто не заметит. Ты стоишь перед человечеством, как перед крепостью Арк с тысячелетними воспоминаниями. Её веками создавали люди, но она не нуждается в них, когда однажды уже закончено строительство. Она не спрашивает, умерли ли зодчие. Она не спрашивает, умерли ли те, кто смотрел на неё триста лет назад. Она не спрашивает, куда уйду я и вернусь ли. Ей всё равно.

-Ох. Лёша… – писала мне Ася.- Завидую я тебе белой завистью. Наверное, всё-таки это хорошо – куда-то ездить… Может, большая ошибка в том, чтобы привязываться к местам, людям и организациям…

Невзначай. И опять – афоризм в кассу…

Или часто вообще – слова словно из ниоткуда.

Уже в третий раз Мирек в России преподаёт проприоцептивную нейромышечную фасилитацию, уже третий раз начинает курс с философии этого медицинского направления, уже третий раз я вторю по-русски его польским словам:

-…если мы ответим на вопрос ПОЧЕМУ, мы решим проблему – и это главный принцип…

На третий раз до меня самого доходит весь смысл, и я замираю посреди аудитории.

-Льёщя! Лэкцъя йэщчэ продлужаэтса,- выводит меня из анабиоза Мирек.

Хотя ведь виноват по сути во всём я сам. Не ценил себя, который у меня, любимого, единственный. Если бы я не верил в химеру, что засеваю поле, на котором мне будет дарована тень после тяжёлой работы, то давно бы был аэропортовским завсегдатаем. И давно бы встречам со мной были рады те, кто их ждёт. А кто не ждёт – тех я бы просто не успевал вспомнить между приездами…

Но если ты сам не расставляешь приоритеты в собственных усилиях – поставят ли тебя в приоритет? Зачем тянуть за собой кого-то, кто не хочет? Он не оценит, а ещё и веслом огреет по прибытии на берег.

Что-то щёлкнуло внутри, и я вспомнил “Жару” в “Театре Практика”: “Иногда чтобы выиграть, вообще не нужно играть.”

-Так, Чернореченский,– настойчиво звонит мне январским вечером Ромка,- я тебя когда у метро увидел, понял: надо поговорить.

-Угу.

-Что угу?

-Уехать мне надо.

-Дошло до тебя. Наконец-то. Билеты будем подбирать?

-Угу.

Он воевал со мной и терпеливо объяснял, как выбирать маршруты и скидки,- почти две недели.

“Boli mnie coraz mniej… boli mnie coraz mniej… Adriatyk zamknął się…”

И Светко сидел рядом со мной на Международной в харчевне со странным названием Содексо:

-Правильно. Нечего делать. Меня когда всё задрало – я тоже умотала фотографировать Новую Зеландию. Десять кило аппаратуры за спину – и вперёд.

-Эх, а у меня нет фотоаппарата нормального. Только вот… эта мыльница. Я хотел поучиться немного фотографировать, пока буду там…

-Кто тебе мешает? На вот тебе… Читай. Дыко. “Беседы о фотомастерстве”. Это наше фотографическое всё. Бери свою мыльницу – и дуй вперёд. Учись выбирать кадр на ней. Еду повар готовит, а не сковорода.

Буквально через два часа я убеждался в правоте её слов: записывая на видео Эдиту Фил, которая в Глинке исполняла Концерт для флейты с оркестром Марчина Блажевича. И звук отличный, и картинка…

-Ну? Готово? – нетерпеливо писал вечером Ромка.

-Готово,- я щёлкнул мышкой и завершил заказ.

-Набирайся сил и впечатлений. Сделать тебе предстоит ещё о-го-го как много. Короче – сваливай из Москвы скорее.

-Уже.

Уже… уже… скоро… объявляется посадка на рейс номер…

Да даже если и не объявится, даже если я рухну в океан, даже если меня пристрелят за любопытный нос в неспокойных территориях,- меня не отвернуть от внутренних революционных изменений…

Потому что назад дороги нет. Я это понимаю. И – самое главное – в прошлое я не хочу ни под какими соусами.

Содрогаюсь при мысли: я ли в нём вообще был – в этом недавнем прошлом? Какая нелепость, что я там мог вообще во что-то искренне верить.

Я признаю только дорогу вперёд. Сейчас пока – в небеса. Наконец-то.

Как давно я не летал…

…Ибо я у себя, любимого, единственный. Чужие спасать не будут. Чужие бросают, успокаивают совесть и идут дальше. Свои же будут задавать вопрос ПОЧЕМУ и разбираться в причинах, а не кивать на следствия. Свои понимают, что не бывает дыма без огня.

Да и спасать будут только по-настоящему свои.

Или же ты сам себя.

А остальные пусть подтягиваются.

18 February 2012. – Moscow (Russia)