Многие мечтают похудеть, считая, что избыточный вес делает его или её менее привлекательным (или ой). Я не хочу вдаваться в подробности, правда это или нет, что округлое пузико – это плохо и нееротишно; я хочу просто рассказать вам, как похудел сам. Думаю, мой опыт будет интересен многим, особенно женщинам. Сначала я хотел написать об этом книгу, но потом решил ограничиться небольшой заметкой в ЖЖ. В конце концов, зачем размазывать по семистам страницам то, что можно описать кратко, не правда ли?.. Хотя, может, когда-то напишу и книгу.
…Я тогда учился на втором курсе и ходил на занятия в консерваторию по музыкальной композиции, а в лингвистический университет – на французский язык. Я был человеком достаточно замкнутым на самом себе и на собственных увлечениях, поэтому друзей у меня было маловато.
Я в основном вставал часов в десять – именно тогда у меня стал складываться ночной образ жизни, потому что занятия почти всегда проходили во вторую смену. Сначала выползал на кухню, пил с родителями чай, а потом садился или за рояль, или за компьютер, где изучал то, что было необходимо к вечеру. Длилось это всё очень томно и медленно, ко мне в гости почти никто не приходил. Зима сменялась летом, лето – осенью, и вот в конце второго курса я выиграл грант на учёбу в США по программе Сороса.
Грант этот, надо сказать, достаточно странен был уже с самого начала: слишком слащаво-приторно звучало обещание «держать связь со всеми выпускниками программ». Так оно и получилось, как я подозревал: разумеется, о нас никто не вспомнил уже через полтора года.
Собеседование проходило на Красных Воротах, на Басманной. Система многоступенчатого контроля, паспорта, документы. А у меня – жар. Я заболевал и искал место, где можно присесть и отдохнуть. Температура, как я измерял потом, была под 38.
Постзимняя температура у меня всегда очень хороший показатель окончания холодов. Вот уже который год я не болею в течение зимы, но если заболеваю, значит, зима кончилась. Жар в тот год пришёл почему-то в феврале… И действительно – весна была потрясающе ранняя и бурная.
Как она проскочила – я не заметил. Я только помню головокружение после первой любви. Чувство, поверьте мне, для молодого человека очень важное. Но слишком быстро затирающееся в потоке прочих ощущений.
Потом я любил ещё раз и улетел в Америку.
Сказать, что моё мироощущение в Америке перевернулось,– это не сказать ничего. Из замкнутого, закомплексованного юноши я начал превращаться в замкнутого закомплексованного молодого человека, у которого есть претензия написать что-то в до-диез-миноре, а получалось только в соль-мажоре.
В Штатах я познакомился с человеком, который очень взлюбил мою музыку,– голландец Беренд тер Борх (Berend ter Borg). Где он – сколько бы я дал, чтоб узнать. Старше меня года на два – не более.
Сохранились, кстати, его рассказики на английском, но кроме них до сих пор ничего нового я не нарыл. Он писал мне либретто для одноактной оперы «Mask of the Red Death» по Эдгару По. До сих пор у меня звучит в голове та миксолидийская мелодия, которую я внезапно услышал в голове, прочитав его текст – арию главного персонажа: All of a sudden, I feel this sadness…
Беренд общался со мной очень высокомерно – ну а что вы хотите? Когда два метра ростом – это средний по стране, разумеется, на всех остальных будешь смотреть свысока.
Как я ни пытался сохранить с ним связь,– даже пробовал позвонить ему из Франции, поговорить хотя бы, обсудить всё, когда мы были там в волонтёрских лагерях,– ничего не получилось.
Я вернулся в Россию.
Когда я вышел в аэропортовый холл, я сказал, оглядев свою страну через стёкла накопителей:
-Ёпрст!
-Ёпрст! – сказали и мои родители, взглянув на рваные башмаки, в которых я уезжал и в которых вернулся на родину.
В общем, начался третий курс.
Я «познакомился во второй раз» с братьями Трифоновыми. Дело в том, что в детстве мы друг друга знали по соседним дворам, но не общались. А теперь оказались в одной университетской группе, потому что я приехал с пропуском года.
На английский, разумеется, я не ходил, зато помогал Лёшке и Илье делать задания. Сейчас Илья работает в посольстве России в Гвинее, а Лёшка – в Страсбурге.
Они тогда только-только вернулись с рафтингового похода по северным рекам, и я раззавидовался, как классно они провели лето, а я вот после возвращения в Россию сидел и пережёвывал свой reverse culture shock.
Тем не менее три месяца обратной трансформации меня изменили до неузнаваемости. С третьего курса всё, что появлялось на моём пути, проходило через страшенный критический анализ и подвергалось активной жизненной позиции.
Например, когда в конце семестра мне вознамерились по французскому поставить «4», я эту жизненную позицию проявил особенно смело:
-Ну ни фига ж себе!
-Ну хорошо, пять,– согласилась молоденькая преподавательница.
Мы уехали с Трифоновыми колесить стопом по Франции между третьим и четвёртым курсом. Видели Вогезы, форт Байяр, Париж (не умирая), Страсбург…
…И, естественно, вы ждёте раскрытие секрета, как же я похудел.
Мы вернулись из Франции, и я пошёл с Трифоновыми на йогу.
Через семь месяцев занятий один из моих преподавателей даже воскликнул: «Лёша, как вы похудели!»
22 July 2011. – Moscow (Russia)