Skip to content

Москва — Питер — Хельсинки: Реминисценции (I)

Реминисценция первая 
Всегда мало, чего бы ни получал в жизни: стоит зазеваться, достигнув желанного, как Судьба подсовывает новый центр притяжения и стремления. Таково уж, видать, правдивое зерно йогического развития: “Как только ты готов что-то принять, появляется Проводник.” Приходит знаковое событие. 

Пришло. 

Олечка-Мечтательница, Вергилий ты питерский,- единственного зеркально-тюлевого взмаха полупрощания-полупроводничества через Неву, в сторону Черной Речки, было достаточно, чтобы Орфей настроил лиру на другую тональность. Твой слегка грассированный акцент разлился в ушах парижским прошлым Петербурга. И так кстати мелькнули пролеты Троицкого моста – Эйфелева башня в горизонтали… 

Хотел Орфей идти не оглядываясь, не возвращаясь и не думая. Москва – Хельсинки – Москва, не более. Не было у Орфея других целей. Оглянулся – а назад пути нет: таки пополнить ему ряды москвопитерцев, живущих на две столицы… И до той поры теперь уж не угомонится душа. 

Знал ведь Орфей еще полгода назад, знал,- тоскуя над удручающей разрухой питерской неземной красоты: что отвергается сегодня, завтра принимается до готовности перегрызть глотку. 

Ибо два начала живут в певце Орфее – любит он нежно-женственную Москву, но и проникся терпкой мужской силой Петербурга. Рано – поздно, неважно. Главное – неизбежно. 
Окутанный дымкой фонарей площади Восстания, струившейся под ноги с Лиговского и Невского, сошедший с “Двух Столиц” Орфей понял, что – все… Обратно дороги – нет: Москвы мало, хочется большего. Хочется – обоих. 

Черт дери, Питер! Да, полюбил, да, влюбился до комка в горле в твою низкую барочную линию набережных, твои мосты, твои оживленные причудливыми граффити дворики, твои закоулки, манящие в параллельный мир, твоих вездесущих и ведессущих отморозков-попрошаек, мямлящих непонятно что на всех без разбора вокзалах, твою синюю изогнутую М у ступеней вниз.
Уже на обратной дороге из Хельсинки, на въезде в Сестрорецк смутно подбиралось беспокойство: не оглядывайся, Орфей, не оглядывайся! Закрывай глаза и беги по Маннерхейминтие, по Алексантеринкату, зажмурься на Сенатской – оставайся там, цепляйся за львиные лапы фонарей у Банка на Унионинкату, дальше, вниз, мимо Успенского собора, где высокий финн непривычно распевает православный требник с характерными безъйотовыми мягкими, вниз, на пирс – останься там, сомнамбулой шамкай на Московский, не смотри на ночной Питер, не смотри!..

Но не выдержал Орфей… Качая бедрами, автобус проплехал через город. А Олечка тихо курлыкала соблазнительную песнь о питерских кафешках и переулочках… Растерянно прижимая к себе дорожную сумку, дохнув на Невскую першпективу, выпустил Орфей джинна из бутылки. Нацелившийся на Торжок автобус уже прощально шуршал Московским проспектом, а сердце осталось тихо плескаться в бездне мартовских ночных огней над щедрой Невой – державной сестрицы величественной родной Волги… 

26 March 2009. — Moscow (Russia)