Skip to content

Доброе утро, Вьетнам!

Я потратил последние донги на чашку кофе и белый шоколад. Сижу в аэропорту в предвкушении возвращения сюда на целый сезон. И сбылось то, что предрёк в своём авторском путеводителе Андрей Черкасов. Улетаю в Москву не просто с копытобиением вернуться уже меньше чем через месяц. Улетаю со страшным и, может, неизлечимым вирусом – вьетнамоманией.

А точнее – проснувшимся одурением на всё, связанное с этим закутком планеты. На всё то, что связано с Индокитаем, Китаем, Японией, Камбождей и Лаосом. Я смотрю вслед этим упругим чёрным волосам, утопаю и заигрываю взглядами с этими глубокими раскосыми глазами, отвечаю на бездонно соблазнительные улыбки, млею от черт лица и абрисов фигур, которые словно высек ваятель-перфекционист…

Я понимаю, что для меня барьер прекращается ровно тогда, когда мне перестают быть чуждыми речь и музыка. Иврит мне так и не дался. Да и улетал из Бен-Гуриона я без особого восторга возвращаться более, чем на прогулку или отдых. А вот с китайским я бился несколько лет, но как только это стало жизненно необходимым (с китайским у меня вообще особый сюрприз: кажется, началась романтическая мутка) – и тоны, казавшиеся несусветной дурью, и эта смешная грамматика “Мать я знать женщина большой та”, и эти кульбиты культуры со всеми её кулёр-локалями, и старовьетнамская запись китайскими же, собственно, иероглифами… всё начало проясняться, приобретать членораздельность, логику и стройность.

Если я принимаю речь и музыку – значит, моё естество открывается остальному без оговорок.

И на этих воистину взрослых детей просто невозможно сердиться: ни когда они лезут поперёк тебя в очереди в супермаркете или на паспортном контроле, ни когда водитель заворачивает с маршрута рейсовый автобус, чтобы завезти некую бабульку к сыну в больницу (с крюком в семь километров), ни когда они просачиваются, как тараканы, чёрте куда на своих мотобайках, от которых нет спасу ну просто нигде. Нельзя сердиться уже потому, что за ними стоит культура многотысячелетней выдержки, вселенской стойкости и нестираемости – и сильно это чувство ровно настолько, что просто хочется преклонить колени не только в пагоде, но и просто перед красоткой в аозае.

И совершенно не удивлюсь, если после сезона во Вьете меня жизнь потащит так, что я в этом бурном углу буду проводить немало времени. Я хочу. Наверное, не меньше, чем хочу преподавать в Ягеллонском университете в Кракове.

Дожил, блин, ребёнок, дорос до того, чем Дэн Патин страдает уже многие годы – с самых своих пятнадцати-шестнадцати лет. Понятное дело, что именно он заказал отсюда и что я ему везу в подарок: справочник чунома и ханя, а ещё пачку донгов с улыбающимся дядей Хо, которого тут тепло уважают, но икону из него не делают.

Я вернусь.

Я непременно вернусь.

27 August 2012. – Saigon (Vietnam)