Не тут ли, на пересечении ниточек необъясненного модусами промысла, когда спадает серая завеса, и когда в тебя проникает слюноточиво-желанное (пусть вообще срывается все, что казалось запретным!), и когда из-под красной завесы проникает в кого-то твоя ответная мысль, тоже до вожделенного сглатывания,– не тут ли стыкуются паутинные хитросплетения чьих-то затей, не тут ли вьется травинка-обрыв, шершавым бобслейным желобком несущая в омут, из которого нет возврата? Да в сущности… и желания-то нет возвращаться…
Вот древний человек – он приложил свою руку к пещерной стене… обвел пальцем вокруг отпечатка… положил начало всем искусствам… Там – в нимском ущелье. И тянется, тянется, возможно, оттуда ниточка Неисповедимого, чтобы притянуться в очаг, к этим пирожкам, к несбывшемуся Хельсинки, в Останкино, в мумушку на Добрынинке, чтобы булькающим супчиком перевариться в Большом Факельном. Турецкий гамбитик – только ментальненький. Нет. Не гамбитик. Просто рокировочка: то, что справа, должно быть слева, а то, что слева, должно быть справа. Незаменяемо. Ни при каких условиях.
Но все равно: сошлось же в одной точке непререкаемых мыслей и внелогических правил, которые мы толком и применить-то до конца не сможем никогда. А то бы каждую ночь мы срывали серые и красные завесы, освобождая наливающиеся выпуклости Сокольнической линии. Тоже красной. Как обретенные угольки, тлеющие под пандами.
Мы идем – и не можем никакими засечками разрубить гордиевы узлы, в которые за столетия спуталась изящная ариаднова ниточка. Вот и хихикают загадки кносских дворцов, а мы все сплетаемся венами дорог, давя друг друга у столбов и прижимая к холодной поверхности все не тех и не то.
Но иногда распутываются непонятные тенета, чьи крылья – дней миллионы, раскрывается непостижимое ради прощального дыхания из-под конусов смыкающихся друг на друге капюшонов, что мы накинем на головы по-францискански. На февральском морозном ветру. Посреди ночи. Мы не использовали всего – ни соблазны Эрмитажа, ни круто сбегавшую по склонам высокой Волги тропинку, ни потаенный эркер в Замоскворечье…
Что-то как-то вот так оно все – и норовишь подойти да, плюя на все, просто подать руку и сказать «Привет!» Да что-то тормозит.
Новую упущенную возможность уже смакуешь: и не упущенная это возможность вовсе, а – упускаемая. Ты ее прямо-таки ставишь в презент континуус, ловя себя на мысли: «Ай эм биинг долбоеб нау! Не сделаю – пожалею! Но знаю – что не сделаю ведь!» И не делаешь. И мазохистично грызешь себя после, жаля локти стальными клинками яда, которым с лихвой упиваешься, отсасывая из горловины очередного зарубленного безумства, от которого могли ветвиться новые и новые паутинки.
Вон оно все – на дне стакана: может, и правда в остатках морса удастся разглядеть отпечаток ладони в первобытной пещере? Или хотя бы несостоявшийся сонм нашего гыкания на Маннерхейминтие…
8 February 2010. – Moscow (Russia)