Skip to content

Все только начинается, на-чи-на-ет-ся!

Чернореченский – еретик хренов. Сжечь его к такой-то матери на бодяжном бензине, как Яна Гуса, развеять прах по ветру! Или на газпромовском газе – на медленном огне. По рецепту «Конька-Горбунка». Чтобы другим неповадно было подрывать основы прекрасного Факультета французского языка! чтобы другие не нарушали тишину и спокойствие! чтобы не наводили тень на плетень университета!

К студентам хожу, как пятнадцатилетний юнец в спермотоксикозе к своей зазнобе: ховаюсь за каждую стенку – лишь бы только не тискали разговорами и вопросами те, кто поддерживает, и яростными перуновскими взглядами те, кто теперь совершенно искренне уверен, что я – виновник всех бед. Факультет развалил, тварь. А они обрадовались: виновного нашли – ай да молодца!

Главное обвинение – переросшее в просто блистательный слух: «Он всех послал на три буквы!» (Студенты рассказали.) Неважно, что никто никого никуда не посылал,- важно, как все здорово «оскорбились».

В прошедшую пятницу, 14 марта 2008, прошел совет Факультета французского языка, на который я принципиально не пошел: студенты ждали – а это поинтереснее будет. И вот только недавно я узнал подробности, которые ставят для меня точку с запятой в терках с университетом (именно точку с запятой, потому что теперь свои претензии я выложу уже вне стен университета и по возможности, надеюсь, тем, кто обидится покрепче). Именно на этом заседании Петрова Т.С. подняла открыто вопрос обо мне и о том, что надо решать вопрос с моей диссертацией, но все в один голос заявили, что на меня обиделись! Зато Васенева Е.В. чирикала, как все прекрасно под сиянием лунным. Фонетический конкурс провели – о какая жизнь бурная на факультете, куда пинать!

А ну-ка давайте посмотрим, у кого было больше прав обидеться…

26 сентября 2007 прошло обсуждение моей диссертационной работы. Хотя все прекрасно знали о провальности отношений с моим научным руководителем, который ни одного аспиранта не довел до защиты, начался целенаправленный загон работы. Однако фигу соглашусь я на провал. Слишком сильно уверен в качестве исследования, чтобы все «замечания» вышли дальше формулировок на бумаге. Тогда все начали кивать на «формальность» разрешения научного руководителя, которое (и все это знали) получено не будет. За все это время никто на Бочкарева А.Е. не повлиял, зато кафедра с радостью отчитывалась за две моих книжки, выпущенных в Москве.

14 декабря 2007 прошла премьера моих пьес «Тартинка» и «Шарфы»,– и впервые запахло палевом именно после слов декана, заявившего, что мои пьесы – это «изыски формализма». За словом я в карман не лезу, потому тут же ответил: «Как хорошо, что смысл пьес вы не поняли. Если бы поняли – разорвали бы на куски».

Больше всего меня покоробило «корпоративное празднование» Нового года 26 декабря 2007, которое вылилось почему-то в поздравления Жустеевой Г.А. с Днем рождения, в занудливое поглощение спиртного и съестного, в бесконечные жалобы на заброшенность несчастных преподавателей (а какого, спрашивается, сидите сложа руки?). Когда через два часа я уносил оттуда ноги, я уже точно знал, что больше там делать нечего…

Итак… Меня бросили с диссером, за меня никто не заступился (кроме Татьяны Сергеевны Петровой и Светланы Александровны Бадяновой), меня отдали на растерзание научному руководителю, который так странно ведет работу с аспирантами (непонятно, как он собирается защищать докторскую в октябре, не имея защитившихся?), меня никто не поддержал, когда я сказал о том, что университет в кризисе и что надо его спасать хоть как-то,– и после этого все ожидали, что я растекусь в комплиментах?

Держите карман ширше: так я вам и отдал себя на растерзание.

20 March 2008. – Nizhny Novgorod (Russia)