Skip to content

Чем больше знаю я людей, тем больше я люблю собак

Всего хорошего – помаленьку. И чем меньше порой – тем лучше. В том, что касается критической массы человеческого общения, это правило как нельзя кстати. Как-то спокойнее, когда не нужно думать, что если тебя пошлют, то уж пошлют капитально. И не за ёлоськой, а очень и даже очень далеко. И вовсе не на небо за звездочкой… А еще есть вумнейшие-наимудрейшие психологи (уж кто-кто, а эти чуваки знают, что говорят; а кто не согласен – в психушку строевым шагом!). Они советуют улыбаться, улыбаться ширше… нет, не так – еще ширше! Как, вы не умеете? Приходите к нам: Вася из одиннадцатой палаты улыбается великолепно – улыбка никогда не сходит с его уст.

Улыбайтесь, чтобы всем казалось, что вы правильно поняли закон человечества по профанации «being nice», которым можно ретушировать мерзость и лицемерие. А почему не прощать, как Христос? Да, можно. Но на искреннее был способен только Христос. У остальных получается кривая мина жрущего перец чили и утверждающего, что ему очень хорошо. И задаешься невольно вопросом, что лучше: искренняя агрессия или слащавая улыбочка – послевкусие от подавленной колкости, если вообще не от какой-нибудь гадости, вертящейся на языке, чтобы уж всем было хреново, не только тебе.

Люди чего только не придумали. Они научились делать вид, что «пьют за дружбу», сплевывая налево каждый глоток. Они научились смотреть в глаза и ханжествовать, строя из себя говенных интеллигентов, для которых все, что ниже пояса,– тот табуированный ай-ай-ай, который нельзя даже в мыслях упоминать. А некоторые порой хавают твой хлеб, так что за ушами треск стоит, а потом с колена дают пинка под зад и дробят камнями кисти рук, которые этот хлеб подавали.

И если б на этом все кончалось, так ведь тут еще сказочке не конец. Есть и такие, которые сначала покроют матом, оговорят, а потом придут о чем-то просить так, будто ничего и не происходило вовсе. И делают они это с милейшей улыбкой (они же владеют искусством being nice), что ты почти веришь в искреннее раскаяние. А вот черта лысого! Ты всего лишь гондон: попользовался – выкинь. И вот тут становится реально страшно, потому что сегодня ты пьешь и гуляешь, обнимаешься и целуешься в десны с тем, кто завтра всадит в тебя нож. Или, по моде виртуала, сделает страшное: «посадит в игнор» (а ты еще об этом и знать не будешь, что с тобой изволили поругаться).

И всего-то хватит сил, чтобы тихо шепнуть: «Et tu, Brute?»

А Бруту по херам. Проплачено. Да Брут и не услышит.

8 January 2008. — Dzerzhinsk (Russia)